Несколько дней вместе с Ольгой Быченковой, журналисткой интернет-портала VolleyballNews.ru, мы готовили для наших читателей большое интервью. В нем будет много всего, о чем я заявляю впервые. Пользуюсь своим неограниченным правом помещать в «Прямой речи» абсолютно любой материал, тем более связанный с моим именем и созданный в соавторстве с чуткой, понимающей, быстро и верно реагирующей на мои слова журналисткой. Я не люблю давать интервью и делаю это только в письменном виде или после собственной проверки и коррекции. Чего не скажу об Ольге. Это один из немногих профессионалов, с кем мне было интересно и приятно работать! Напоминаю, что авторство и схема построения диалога принадлежат VolleyballNews и Ольге Быченковой. Поэтому, мы настоятельно просим всех, кто соберется копировать нашу работу, цитировать ее полностью и нераздельно. Итак, вот что у нас получилось:
В откровенном интервью, пожалуй, впервые, знаменитая волейболистка Елена Година рассказывает нам свою историю. О детстве, спорте в жизни и о жизни в спорте, о предательстве и преданности. О победах и поражениях. Об искусстве и своем первом салюте.
Детство: «Ваша девочка не растет, забирайте!»
— Как в жизни девочки Лены Годиной появился волейбол?
— Я из спортивной семьи. Не в том смысле, что мои родители профессионально занимались спортом – мы любили отдыхать на спортивных площадках, с мячом, на лыжах зимой ходить. Я была физически развитым ребенком, и многие детские тренеры хотели видеть меня на своих тренировках.
— Из разных видов спорта?
— Да. Но волейболом занималась мама. Мы жили на Уралмаше, это район, который берет свое название от расположенного в нем Уральского завода тяжелого машиностроения, там работали мои родители. Тогда в нашем районе базировалась известная баскетбольная женская команда, она так и называлась – «Уралмаш», теперь это уже «УГМК». Вроде как недалеко от дома, и родители предложили начать заниматься спортом: «Давай в баскетбол?» А я что – родители объяснили, я маленькая, понимаю мало. Они говорят: «Ты высокая, будешь ручки наверх вытягивать и мячик в корзинку класть. Давай?» — «Давайте». На стадионе, где тренировалась баскетбольная команда, был вдобавок хороший бассейн, где тоже существовала спортивная секция. С баскетболом в итоге не вышло, но я стала заниматься плаванием и волейболом. Первые три года это все было параллельно, потому что волейбол у меня был всего один раз в неделю, как раз у Юрия Николаевича Филимонова, куда меня привела мама, которую он помнил по ее занятиям волейболом в юности. Юрий Николаевич понял, что меня привели целенаправленно, и что из меня выйдет толк уже хотя бы потому, что я буду высокая. Сначала были только какие-то общеразвивающие упражнения, лишь подводящие непосредственно к волейболу. К семи годам я умела выполнять передачу сверху и снизу, подачу подавать. И я очень отчетливо помню момент, когда старшие девочки, Таня Грачева и Наташа Морозова показали, как подавать кулаком подачу снизу и куда подавать, и у меня сразу начало получаться. Когда я это рассказывала Тане уже потом, во взрослой жизни, она этого, правда, не вспомнила (смеется). Это мои самые первые детские воспоминания о волейболе.
Плаванием я занималась еще где-то года три. Но климат у нас все-таки такой, что у меня начались проблемы со здоровьем – ОРВИ стали моими постоянными спутниками, мы плавание решили оставить. Я занималась, по-моему, всем – но для себя. Мы постоянно участвовали в разных спортивных мероприятиях. Помню, с родителями мы всегда соревновались семьей в «Веселых стартах». За завод родители играли в волейбол, и бывало, если в командах кого-то не хватало, то я вставала на площадку…
— А когда ты поняла, что волейбол тебе не просто нравится, а может стать твоим главным делом?
— Ты знаешь, я наверное, не то, чтобы поняла… Но был момент: мы дома слушали радиоэфир. Из Сеула. Представляешь, радио, не телетрансляцию, а радиоэфир с Олимпиады в Сеуле. И вот мы слушали пятую партию, переживали и нервничали, а потом радовались все вместе. Мама тренировала меня в выходные дни. Родители смастерили мне различные приспособления, маленькие гантельки. Папа сделал набивной мяч, представляешь? Это один мяч – папа вшил в старый мяч грузики и зашил снаружи. А мама смастерила другой наподобие волейбольного, из каких-то тряпок, и обмотала его своими же чулками, чтобы эти тряпки оттуда просто-напросто не вываливались. Это был мой домашний мяч для упражнений, мама с дивана бросала мне его, а я должна была на него реагировать – таким образом мы отрабатывали защиту. Отрабатывали стойку, прыгала до потолка, а папа держал линейку, чтобы понимать до куда я допрыгиваю и изменяется ли высота моего прыжка. Меня никогда не хвалили. Я всегда получала свою порцию критики, от которой мне хотелось стать еще лучше. Я всегда знала, зачем я играю в волейбол: «Я должна стараться быть лучше всех во всем, чем я занимаюсь», — меня так воспитали. Хотя, как и у всех, у меня были моменты, когда мне хотелось сказать, что я больше не могу, и мне волейбол не нужен!
В 13-14 лет, когда мы уже участвовали в первых официальных соревнованиях по девочкам, там уже появилось желание побеждать, соревновательный характер. Но это командный вид спорта, и девчонки в моей команде оказались все более развиты, чем я. Они все были физически крепкие, высокие, а я все никак не росла, и меня выгоняли из спортшколы (смеется). Родителей вызывали, говорили: «Ваша девочка не растет, забирайте!» Я никогда не училась в спортклассе, я училась в английской школе. И от этого я везде была каким-то изгоем, я была не такая, как все. Мне завидовали, меня унижали. В школе мне говорили: «Что это она тут спортом занимается, надо ходить на занятия!», а в секции мне говорили: «Что это она тут учится хорошо, зачем ей это?» И может быть назло всему вот этому, а не потому, что мне сильно нравилась игра, я и стала заниматься волейболом серьезно. Поняла это я, конечно, гораздо позже. Наверное, когда попала в молодежные команды, стала ездить, видеть, что есть кто-то, кто работает немного иначе, а что-то и вовсе делает гораздо лучше или выходит из сложных ситуаций интересно. Вот что меня привлекало, а не та злость, которая меня окружала в детском соперничестве и ревности.
Это странно, но у меня вообще нет никаких хороших воспоминаний о моих детских годах, кроме моей семьи. Я была достаточно спокойной и скромной, но так как все это продолжалось, и с каждым годом это лишь усугублялось, вплоть до самых моих последних лет в «Уралочке». Все это сделало из меня очень закрытого человека, жесткого и требовательного.
Я очень хорошо училась, несмотря ни на что. Мама хранит все мои дневники – у меня там одни пятерки. Правда, физика и химия – так и остались не до конца изученными. А после восьмого класса мне пришлось вынужденно перейти в училище олимпийского резерва – иначе было не попасть ни в одну профессиональную команду. В моем случае это была только «Уралочка». Вот и я туда перешла, в это училище – а там все уже здоровые девицы, мальчики, дискотеки. А я и воспитана не так. Мои первые спортивные успехи связаны с тем временем, а я по примеру своего окружения уже не стала уделять должного внимания учебе…
— А потом ты выросла...
— Нет, у меня все произошло как-то плавно. То есть не так, как это часто бывает – за лето вырастают на 15-20 см. А в Атланту поехала еще даже не с тем ростом, с которым сейчас.
Атланта: «Белокурая арийка со сковородой»
— В Атланте вы стали четвертыми…
— Да. Это был мой второй год в сборной. В Атланте я еще только иногда выходила на площадку, сыграла почти полностью четвертьфинал и матч за бронзу. А потом еще был Гран-При, так в тот год по срокам получилось, и вот его я уже отыграла от и до в стартовой шестерке. И такое ужасное было разочарование… Известный драматург Людмила Петрушевская написала заметку в «Коммерсанте», журнал с заметкой передал папе коллега по работе. Оказалось, как-то она проходила мимо магазина, в котором продавались телевизоры. И увидела там волейбольный матч из Атланты. Она увидела матчи, и почему-то я привлекла ее внимание больше, чем остальные. И она написала целую заметку, описала это такими странными, как мне казалось тогда, словами… Я расплакалась! Мне было 18 лет. Я думала: «Как эта женщина может говорить о человеке, об игроке, команде?» Там были такие выражения… «Она била рукой, как сковородой», «Руки загребущие, как у экскаватора»… Лена Година, Лена Година… я у нее была то Богиня, то «двух теток замочила». Надо было знать Людмилу Стефановну! Я же, неуч из училища олимпийского резерва, ничего не знаю, не знаю и, разумеется, кто такая Петрушевская. Мне мама говорит: «Что ты ревешь, дурочка?! Такой человек на тебя внимание обратил!» Мама-то прекрасно знала, о ком мы говорим! Позже и я познакомилась с ее пьесами, видела множество интервью, и теперь горжусь, что невольно стала одной из героинь ее заметки…
— Это было началом твоей славы, Лена?
— Ну, нет (смеется). Заметку-то она написала не про меня, но, видимо, запомнила. И Карполя. Причем она ошиблась, неверно запомнила отчество и все время называла его Николай Петрович.
Поступив в ГИТИС, после одного из экзаменов я подарила эту заметку своему преподавателю, своему научному руководителю. Я действительно испытываю гордость, что сама Людмила Петрушевская так красиво и проникновенно написала о моем виде спорта, о моей игре. А так как она много писала для театра, и в ГИТИСе мы изучали ее пьесы, я хотела поделиться с Геннадием Григорьевичем Дадамяном шедевром, считаю, публицистической деятельности Петрушевской, тем более, что она, в частности, написала про меня. А Геннадий Григорьевич был председателем приемной комиссии тогда в 2006-м, набирал себе курс студентов. Но также сначала очень скептически отнесся к моей попытке поступить в один из лучших театральных ВУЗов страны, но после он, оказалось, смотрел полностью весь ЧМ-2006! Не пропустил ни одной трансляции, увидел меня в толпе студентов и поспешил поздравить, что было не менее трогательно, чем заметка Петрушевской! Дадамян однажды даже дал мне лично тему для курсовой, чтобы я поразмышляла на тему «Театр и спорт». Он вел, направлял мою дипломную работу, сам предложил стать моим научным руководителем! Мне всегда хотелось его порадовать своими успехами, было стыдно не знать или чего-то не запомнить из тех лекций, что читал он.
Когда я туда поступила, мне снова, как везде и всегда, сказали: «Ты кто такая вообще? Что тебе здесь надо?» Я, говорю, театр люблю сильно… Я снова возвращаюсь к этому, но это правда, так было всегда. В меня нигде не верили, мне постоянно приходилось людей в чем-то переубеждать. Когда Овчинников пришел работать в «Динамо», он мне сказал, смеясь: «Слушай… мне столько наговорили, ты, оказывается, такая с*** вообще! уверен, что это неправда!» Я такая, видимо, для людей, которые плохо со мной поступали – я им не мщу, я просто помню все. Я их вычеркиваю из своей жизни и все. Я стараюсь не общаться, хотя многие пытаются восстановить отношения, подружиться заново.
Я поступила в университет, стала продолжать изучать русскую культуру, то, как словами можно выражать эмоции и чувства, и как люди делали это веками. Начиная от «Слова о полку Игореве», продолжая Достоевским, Некрасовым, Тургеневым, Толстым и моими любимыми поэтами «Серебряного века», и прозой 20-го века, без которой невозможно представить моей жизни. Я до сих пор читаю те вещи, которые, может быть, в университете прочитала слишком быстро или что-то недопоняла, я до сих пор ими наслаждаюсь. Я начала понимать Петрушевскую, какова сила искусства, как оно может захватывать и увлекать. Конечно, я начала стремиться к этому, а не к тому миру, который меня окружал. К той толпе, которой я поначалу хотела что-то доказать, чтобы не отрываться от общей массы, от молодежного общества. И я до сих пор вижу множество негативных откликов, осуждения. Меня называют неудачницей, заучкой, и самыми разными детскими эпитетами, на которые уже не обращаешь внимания. Теперь я считаю это все своим достоинством. Для меня есть что-то гораздо лучше, красивее и шире, чем просто волейбол, который так же, несомненно, прекрасен. Просто для меня он теперь не так увлекателен, как раньше. Волейбол – это целый мир, но жизнь не должна ограничиваться только им, и это моя твердая жизненная позиция.
— По сравнению с другими видами спорта волейбол, на мой взгляд, всеобъемлющ, что ли…
— Согласна. В 25 лет мне выпала возможность поехать в Турцию, играть за клуб «Экзачибаши». И я в 25 лет поняла, что не знаю ничего о волейболе. Поняла, что меня никто и ничему никогда не учил (кроме родителей и педагогов в школе и ВУЗе) – только требовали, заставляли и ругали. Мы все были лишены права на ошибку. Я не понимала, что я не так делаю. Мне нужен был интеллектуальный подход, но я об этом даже не догадывалась. И начало понимания волейбола как всеобъемлющей, как ты верно сказала, игры, оно и дало мне тот интерес, который в последствии выразился в моей игре в какой-то степени. Но в моем понимании уж совершенно точно.
Мне выпало счастье познакомиться с Юрием Чесноковым. Я узнала многое о нем как об игроке и тренере, я стала читать книги о волейболе. Так я открыла для себя, что такое интеллектуальный волейбол. Платонов, Чесноков, Паткин… да и Карполю спасибо огромное, за то, что я так отреагировала на его отношение ко мне, в какой-то степени. За то, что это не убило меня как игрока.